Нас познакомил сын Сергея Дрейдена Касьян, который в конце девяностых годов занимался сетью вещания радио «Модерн». Сергей Симонович в жизни совсем такой же, как в известном фильме «Окно в Париж». Он не любит давать интервью, но нам с удовольствием и интересом согласился, когда узнал, что мы из Украины и говорить будем о Гоголе.
— Петербург любит Гоголя?
— Я от себя оттолкнусь, ведь не знаю Санкт-Петербурга — в его нынешнем наполнении, — как и что он любит. Ведь уже целое поколение живет совершенно другим изображением. Они почти не читают, а если читают, то такие дайджесты — у меня рядом с домом такой магазин, — где подшивки брошюр с кратким пересказом любого произведения, ну очень кратким. Дети моего близкого товарища и режиссера, культурные дети, просят купить исключительно комиксы. Я не знаю… Человек, который занимается Гоголем и любит его, обнаружит в нашем городе массу привязанностей и напоминаний о великом писателе. Вот у меня сейчас невольно в памяти из детства возникают адреса из «Записок сумасшедшего»: Кукушкин мост, Дом Зверькова… Тогда не было кодовых замков, мы забирались наверх, предполагая, где все происходило, представляя, как все было… Очень много полазали в связи с этим. Потом уже — в 1986 году, в Театральном музее — я сыграл моноспектакль «Ревизор». Это было к 150-летию этого сочинения… Я не мог не обнаружить Почтамтской улицы, — помните письмо Хлестакова Тряпичкину? — точным адресом. А писал он это на улице бывшей Гоголя, ныне Морской. Эти дома и районы почти не изменились и сегодня.
— Узнаваем ли Питер в произведениях Гоголя?
— Ну если избавить город сегодня от присутствия людей, оставив только дух планировок, старинности его. Вы знаете, уже нет того поколения: я уже старшее поколение, мне шестьдесят семь, а тех бабушек, дедушек давно нет на свете, и этот дух ушел. Представляете, как ушел дух Николай Васильевича и тех людей, которых он описывал?! Вспомним, какие он проделывал поразительные вещи — он же из одной среды переходил в другую. Почитать его письма маме, сестрам… Он показывался в театр. Вспомните, как он пытался быть актером. Потом он в «Александринке» читал пьесу. Потом знакомство с Пушкиным, с Жуковским… Он же из одной среды переходил в другую. Тут же в Петербурге он вспоминал Малороссию и т. д. Когда Гоголь описывал Акакия Акакиевича, он уже находился в другой действительности. И поэтому именно этот Питерский дух смузицировал Гоголя, он его сорганизовал. Город сегодня — иногда поражаешься — наполнен какими-то людьми, но они к Гоголю не имеют ни какого отношения.
— Сергей Симонович, Гоголь чей — русский или украинский писатель?
— Я думаю, русский. Украинский — нет! В журнале «Уикенд» развернутое интервью дал Владимир Бортко, который сейчас снимал «Тараса Бульбу», — я играл там Янкеля. И там ему задают этот вопрос. Почитайте… Конечно, Гоголь — русский писатель. Не потому, что он не украинский писатель, но он, как говорит Бортко, писатель единого пространства! Другой разговор, что он как-то отделяет Западную Украину. Так Бортко считает. Моя точка зрения — та же. Гоголь мне достался в русском языке. Понимаете, я жил в Украине. Часть моей жизни прошла в Киеве. Мой сын прожил на Крещатике у бабушки, я ходил в театр Франко на спектакли. Вспоминаю консерваторию, шевченковский… Наслаждение испытываю, когда слышу украинскую речь, я обожаю ее! Но то, что Гоголь писал, в переводе мною не воспринимается.
— А как вы считаете, Николай Васильевич сегодня актуален?
— Ну, для меня — да!.. А как это может быть неактуальным? Вот сейчас я записал аудио-книгу по Достоевскому «Сон смешного человека». После нее мне трудно взяться за что-то из современной литературы — отделиться не могу. Я, по правде, современников и не читаю, — мне хватает моей жизни… Говоря об актуальности, я говорю о том обществе, в котором я живу. Лично у меня так совершенная уверенность, что у нас ужас полный, эстафета бескультурья. У нас — то, что проскользнуло в нашем разговоре, эти дайджесты. Мы охотно живем на поверхностности. А Гоголь — противоположность всякой поверхностности. Это может быть в тему: тот же Достоевский в «Селе Степанчикове» смеется в виде Фомы Фомича над Гоголевскими последними произведениями… А потом получается, что все мы вышли из «Шинели», и сам Федор Михалыч себя выявляет. Я вспоминаю свои классы. В 1948 году я пришел в школу, 25 человек в классе. У нас были чудные учителя. Литература — чудный учитель! Даже эти люди, как они могли 25 человек включить в культуру, какой должна быть дисциплина, что это должно быть… У меня ужас от сегодняшнего бескультурья! Оно живет, и ничего уже не сделаешь. Я это вижу иногда по спектаклям — люди готовы заснуть или уйти, если их не развлекают. Но если им предлагают поэтическое мышление, они не знают, что с этим делать. Я это вижу. По глазам! Они видят — хорошо играет артист, но что это? Про что он играет? Они хотят, чтобы им словами назвали. Они не приходят со своим вопросом! Я часто вижу людей, у которых внутри нет вопроса! Готовых съесть — что им дадут, выпить — что им дадут! Но они не имеют внутреннего вопроса. Вот где беда, беда общества… Гоголь же человек, имеющий ненасытную потребность в культуре. Он хотел читать историю в университете. Оказалось, не его.
— Кто повлиял на судьбу Гоголя?
— Мама. В первую очередь она, но я думаю, что он все равно бы пробился. Пушкину благодарен должен был быть, и то, что царь действительно отреагировал так лихо и правильно…
— Как вы считаете, правы те, кто говорят, что актеров, сыгравших в гоголевских произведениях, преследует какая-то мистическая сила? Судьба гоголевских персонажей передается актерам. Может, существует какая-то именно ваша история?..
— У меня в этом смысле — тьфу-тьфу-тьфу. Я сыграл сто двадцать пять спектаклей по Гоголю… Единственно, я упал за кулисами однажды, но я не думаю, что это мне Николай Васильевич ножку подставил. Так что считаю, что я охранен, да. Сегодня я жду, как всё выйдет с «Бульбой»…
— А «Бульба» — это госзаказ?
— Нет, это не госзаказ. Другое дело, что в этой ситуации просто так взять и сделать премьеру, наверное, нельзя. Поэтому ТАМ кто-то будет смотреть. Кто это будет смотреть и как он будет смотреть — дело другое, но не будем накликивать. Пожелаем, чтобы ОНИ разумно отнеслись к художественному произведению, где и я участвовал.
— Согласитесь, «Тараса Бульбу» сегодня, да и не только, можно было «заказать». Это такое конъюнктурное произведение…
— В нашей юности в голову не могло прийти то, что сейчас, когда читаешь «Бульбу». А я очень внимательно читал, готовясь недавно к съемкам. У меня сложился стереотип, в меня запало это все, и этот патриотизм… И вдруг я читаю ужасы! Ужасы — не меньше, не больше, — когда Бульба подговаривает смену атамана сечи, только потому что атаман не хочет идти воевать! Как это он не хочет идти воевать, когда я деток своих привел, а на ком они будут учиться убивать! Кого убивать? Иноверцев. Ну, в данном случае, иноверцы могут быть: поляки, евреи, кто угодно… Понимаете? Патриотизм, который заключается в умении убивать! Не просто защищать… Убивать! Так какой же это патриотизм? И вдруг я все это вижу, и с Бульбой начинают происходить вещи страшненькие. Страшненькие! И вот насколько он сам это понимает про себя… Другое дело, что он умеет и спасти. Янкеля он же спасает от смерти, не зная, что тот потом поможет ему. Здесь же торгового мотива нету, здесь какой-то другой мотив… И если вы увидите картину, там есть режиссерские изменения: Ада Роговцева играет жену Ступки (Тараса), — она погибает, чего у Гоголя нету. И Тарас у ее могилы, и рядом стоят сыновья… В этот момент идет гон Янкеля. И он останавливает убийство. Ну, и так далее. С Тарасом самим происходят страшные вещи! Смотрите картину…
— Может быть, в каком-то произведении Гоголь написал себя? Из писем его, что-то такое перешло в литературу?
— Я не знаю, это вопрос его вложения. Как, например, страсть вкусно поесть или любовь к обуви… Он так проживал чужую жизнь, что от своей отделить уже не мог, по всей видимости. По-актерски ты как-то чувствуешь то, когда схватываешь. Невольно потом повторяешь движение своего героя. Такой уж актерский аппарат. Вот и с Гоголем — я вдруг понял, что меня к нему притягивает. Что в природе есть что-то… В природе самой, я не говорю в размерах дарования, но способность к игре — вернее, не так — наблюдательность к восприятию… Вглядываться во что-то. Почему суетность не уместна? Потому что она всегда кидает тебя в поверхностность.
Игорь Поддубный для «Пятницы», 02/04/2009